ТЕОЛОГИЧЕСКИЕ И ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ НА ПРОЩЕНИЕ
Возможно, первые тщательные обсуждения прощения в межличностных отношениях могут быть обнаружены в иудейских и христианских религиозных текстах. И в той, и в другой литературе прощение людьми друг друга поощряется потому, что воспроизводит отношение Бога к его народу. В иудейских писаниях Бог изображается прощающим раскаявшихся людей. Согласно иудейской традиции, человек может быть прощен другим, если он признает, что действовал неправедно, просит прощения и обязуется впредь не совершать тех же прегрешений. Прощение тесно связано с восстановлением добрых отношений с обидчиком, настолько тесно, что некоторые иудейские теологи утверждают: прощение даруется после примирения, а не до него.
Христианские взгляды на прощение отличаются от иудейских следующим: прощение не должно определяться какими бы то ни было условиями. Другими словами, обиженный не должен ждать, пока обидчик раскается, и не должен ограничивать число раз, когда прощение даруется (Евангелие от Матфея, 18:21). Для христианина основой даруемого другому человеку прощения является проявление «агапе» — любви, которую можно определить как «любовь к людям и экзистенциальное посвящение ей всей своей жизни, а не только чувство или отношение, основанное на либидо». В силу иудейской и христианской концепции подражания Богу и потому, что иудейский и христианский Бог — Бог всепрощающий, действующий на основании «агапе», высказываются мнения, что прощение — моральный императив для христиан и иудеев.
Философский подход обогащает наше понимание концепции прощения. Философы и психологи предпринимают попытки определить контекст, в котором прощение имеет место, выявить, что препятствует прощению, прояснить вопрос о том, что считать прощением, а что — нет. Во вводной главе, посвященной философии и психологии прощения, Р. Энрайт и соавторы перечисляют несколько признаков, определяющих контекст, в котором прощение оказывается уместным.
Прощение следует за личным неоправданным ущемлением со стороны другого человека. Ущерб должен быть причинен тому, кто прощает, и должен переступить границы нашего стандартного представления о справедливости. Если же, например, кто-то убил неизвестного вам человека, прощение тут неуместно, поскольку вы лично не вовлечены в событие. Если вы не окончили работу вовремя и начальник упрекнул вас в безответственности, вам нечего ему прощать, поскольку он, вероятно, говорит правду и его суждение справедливо.
Обида должна быть объективной реальностью. Некоторые утверждают, что все события нейтральны, и мы просто негативно интерпретируем некоторые из них. Однако мы считаем, что существует такая вещь, как объективное нарушение принципов морали в человеческих взаимоотношениях. Ярким примером может служить блокада Ленинграда во время второй мировой войны, когда по вине нацистов погибло более миллиона мирных жителей. Сказать, что это — преступление только потому, что таковым его считают русские, было бы нелепо.
Прощение определяется чувством справедливости. Хотя прощение — акт милосердия (отказ наказывать человека в той степени, в какой он этого заслуживает), чтобы осуществить прощение на практике, обиженный должен обладать чувством справедливости для оценки того, имела ли место обида. Таким образом, прощение и справедливость не являются взаимоисключающими понятиями.
Обидчик не обязательно действует намеренно. Некоторые философы придерживаются противоположного взгляда, но он представляется довольно ограниченным. Если человек причинил ущерб другому по неосторожности, пострадавший все равно решает, даровать ему прощение или нет. Например, недостаточная забота владельца об исправности автомобиля может привести к несчастному случаю. Владелец автомобиля не хотел причинить вред жертвам, но он все равно несет ответственность за то, что с ними произошло, и нуждается в прощении с их стороны.
Не всегда совершенно ясно, кто — обидчик, а кто — пострадавший. Часто взаимоотношения между индивидами таковы, что они ранят друг друга. Жена, посвящающая все свое время работе и всегда слишком усталая или занятая, чтобы проявлять достаточное внимание к мужу, может обнаружить, что у мужа роман с другой женщиной. В этой ситуации вина лежит на обоих — и на жене, и на муже.
Существует много возражений против прощения в философском понимании, однако, как мы увидим, большинство этих возражений возникает потому, что прощению не дается правильного определения. Наиболее распространенные возражения заключаются в следующем:
Прощение — проявление слабости. Некоторые философы (включая Ф. Ницше) утверждают, что простить того, кто причинил вам вред, значит проявить слабость, показать, что вы не в силах отстоять свое право на справедливое решение проблемы, возникшей в межличностных отношениях.
Прощение — проявление стремления к превосходству. В противоположность утверждению «прощение — слабость» прощающий может использовать свое «милосердие» для того, чтобы возвысить себя над тем, кого он прощает. Легко представить себе ситуацию, когда прощающий постоянно напоминает обидчику о том, что тот «в долгу» перед ним, поскольку он был настолько великодушен, что проявил милосердие.
Прощение — противоположность справедливости. Мы уже говорили выше о том, что прощение и справедливость не являются взаимоисключающими. Тем не менее обычный упрек в адрес концепции прощения заключается в том, что, простив, человек лишается возможности добиваться справедливости, и, что еще хуже, несправедливость увековечивается. Например, жена, простившая рукоприкладство мужа, подвергает себя опасности снова оказаться жертвой. Более того, встречается утверждение, что широко распространившаяся готовность прощать опасна для общества. Если многие его члены окажутся готовы прощать, преступники могут избежать заслуженного наказания.
Прощение — проявление неуважения к другим. Дж. Габер и до него Ф. Ницше утверждали: прощение означает, что мы не считаем других ответственными за собственные поступки; другими словами, мы не считаем их способными следовать моральным принципам, и полагаем, что нечего тратить на них время и силы.
На эти возражения может быть дан ответ тщательным рассмотрением того, что прощением является, а что — нет. Например, как мы покажем ниже, большинство психологов считает, что некоторые проявления гнева совместимы с прощением, особенно на ранних стадиях процесса прощения. Поскольку такой гнев может рассматриваться как проявление самоуважения и поскольку имеются исследовательские данные, говорящие о связи способности прощать с психическим здоровьем, утверждение, что прощение — проявление слабости, оказывается несостоятельным. Возможно, некоторые путают прощение с псевдо-прощением, когда пострадавший отрицает, что обида вообще была нанесена или что он задет нанесенной обидой.
Подлинное прощение — нравственный акт и потому не может основываться на безнравственных мотивах. Хотя многие люди начинают путь к прощению, будучи мотивированными потребностью в облегчении собственного страдания, наиболее вероятные кандидаты на роль мотивов в постоянном развитии готовности прощать — «агапе», нравственная, ориентированная на других любовь, а также смирение и готовность обиженного признать, что он и сам не без греха. Все эти мотивы несовместимы с тем, чтобы усматривать в себе превосходство над обидчиком или считать его не стоящим внимания.
Прощение часто путают с примирением, которое представляет собой восстановление существовавших взаимоотношений между индивидами. Прощение изначально есть не обусловленное ничем внутреннее действие: обиженный превозмогает гнев и желание отомстить и начинает смотреть на обидчика с сочувствием. Большинство психологов считает, что условием примирения является раскаяние обидчика. Прощение не означает моральной слепоты: жертва не игнорирует и не извиняет обиды и может потребовать от обидчика признания вины и обещания лучше вести себя в будущем, прежде чем восстановит с ним прежние отношения. Таким образом, восстановления отношений с обидчиком не происходит до тех пор, пока обиженный не почувствует, что это будет безопасно. Если же это так, нельзя утверждать, что прощение ведет к торжеству несправедливости в личных отношениях.
Прощение также часто путают с помилованием, которое представляет собой акт милосердия, официально совершаемый легальной инстанцией, например, судом. Прощение — это личная реакция пострадавшей стороны, оно совершенно не зависит от каких-либо юридических решений. В этой связи можно вспомнить о посещении в тюрьме в 1905 г. великой княгиней Елизаветой Федоровной А.А. Каляева, убийцы ее мужа. Она даровала ему свое личное прощение, однако Каляев остался в тюрьме. Более того, несмотря на прощение великой княгини, он предстал перед судом и был казнен по его приговору. Это яркий пример того, что личное прощение и попытки общества обеспечить справедливость не обязательно зависят друг от друга. Таким образом, нельзя сказать, что прощение препятствует совершению обществом актов правосудия.
Особый интерес для философов и практикующих российских психологов представляет сравнение взглядов православной церкви на прощение с более или менее светской точкой зрения, которая была приведена выше. Работа в этой области только начинается, но на основании некоторых публикаций и бесед с представителями духовенства и мирянами можно высказать несколько предположений о том, как православие трактует прощение. Хотя установления православной церкви включают многое, что является общим для христианства в целом, православный подход также подчеркивает и другие аспекты процесса прощения. Основной упор делается на роли страстей в прощении. Некоторые религиозные писатели считают, что недостаточная готовность прощать проистекает обычно из гордости — самого непростительного из грехов человеческих.
Гнев также рассматривается как грех, и поэтому главнейшая цель духовного роста — способность воспринимать обиды с симпатией к обидчику и признавать собственные грехи, а не относиться к обидчику с гневом. Хотя, может быть, легко спутать отсутствие гнева с психологической защитой отрицания, православное учение требует не подавлять гнев, а вырывать его с корнем, проявляя сострадание и смирение.
Другие нюансы православного взгляда на прощение заключаются в требовании примирения и простоты. Примирение и связанное с ним вновь появившееся чувство доверия к обидчику, возможно, более тесно связаны с православным пониманием прощения, чем с мирским.
Православные теология и практика основываются на взаимоотношениях и опыте, стремящихся наполнить все проявления психической жизни духовностью. Таким образом, различие между внутренним переживанием (прощением) и конкретным статусом взаимоотношений (примирением) делается более размытым, чем в большинстве психологических моделей. Это особенно справедливо для ситуации, когда и обидчик, и жертва — оба православные, поскольку таковые считаются единым мистическим телом, члены которого должны находиться друг с другом в отношениях любви и самопожертвования. Восстановление доверия к обидчику, которое может на неправославный взгляд представляться преждевременным, рассматривается и как личная жертва, и как акт избавления от страстей. Бесстрастность парадоксальным образом включает как духовную свободу от последствий мирских событий (включая обиды на людей), так и любовь к другим.
Православное учение также подчеркивает, что прощение легче всего даруется теми, кто прост сердцем. Западные модели выделяют важность распознавания моральных принципов, порождающих прощение и сострадание, основанные на понимании обидчика разумом. В противоположность этому в житиях и писаниях православных святых, таких, как старец Силуан, и основывающейся на учении православия русской литературе (например, произведениях Ф.М. Достоевского) говорится о том, что самое спонтанное и искреннее прощение способны даровать обладающие наибольшей простотой. Хотя психологам не следует недооценивать роль понимания в процессе прощения, практика православия должна привлечь их внимание к тому факту, что интенсивный когнитивный и эмоциональный анализ не всегда необходим для прощения.
Наконец, нельзя не упомянуть уникальные «организационные» возможности прощения, предлагаемые православной традицией. Может быть, наиболее известна из них проводимая перед началом великого поста вечерняя служба, на которой совершается обряд прощения. Во время этой службы прихожане и священнослужители просят прощения друг у друга и прощают друг другу обиды. Это может показаться странным, поскольку маловероятно, чтобы каждый прихожанин явно обидел каждого из других. Однако цель этого ритуала — подчеркнуть теологическую истину: грехи нарушают межличностные отношения в целом. Обряд должен сопровождаться внутренним очищением сердца; он также помогает индивиду понять, что он мог незаметно и/или ненамеренно обидеть других, и простить тех, кто обидел его. Другая православная традиция заключается в том, что умирающий просит и дарует сам прощение перед смертью. Связывая прощение с началом двух великих преобразований (началом великого поста и началом небесной жизни), православная церковь подчеркивает решающее значение прощения для духовного роста личности и общества.
